Рыбацкие рассказы
Полеты наяву, или 17 апреля - второй день рождения.
Верещагин (Михаил)
Река Коваши протекает на юго-западе Лен. Области. Она довольно протяжённая, но, тем не менее, мне довелось побродить по ней буквально от истоков до самого устья. Много интересных воспоминаний связано с этой речкой. Тот же случай, о котором я расскажу, без содрогания, ужаса и улыбки я вспоминать не могу.
Итак, середина апреля 1993 года.
Измученные невыносимым ожиданием открытия весеннего сезона, мы в количестве 4-х отчаянных фанатов наконец-таки рванули на нашу, в то время любимую (и не без основания), речку Коваши.
Любимица наша встретила ранних гостей сумасшедшим бурлящим мутным потоком своих рыбоносных вод, повергнув в полное отчаяние и безысходность. Ну а чего же мы хотели, на что надеялись олухи, не терпелось, хоть и ожидаема была ситуация.
Кроме нас и ещё одного местного деда, которому просто надоело сидеть со своими внуками, на речке никого не наблюдалось. Скучающий дед на наши вопросы ответил «оригинальной» фразой типа: «Рано ещё». Не сказав спасибо за ценную информацию, мы призадумались о вариантах продолжения нашего мероприятия. Их оказалось немного, тем более, что темы типа «по сотке и в школу не пойдём» отмелись по определению. Всё. Решено. Идём в устье. Ходу по Сосновому Бору и небольшому леску около часа и вот мы на месте.
Весной Коваши впадают в залив довольно широким и быстрым потоком. В самом заливе река продолжает своё движение вдоль полукилометровой дамбы-причала, а за ней запутывает свои воды в многочисленных рыболовных сетях, поставленных поперёк течения, и успокаивается. С противоположной от реки стороны пришвартованы баркасы, зимующие у причала. Открытой воды мало. Безо льда сама речка, уходящая под него сразу за пирсом, и небольшой участок воды вокруг пирса и баркасов. Реальные предпосылки возможного успеха заставляют нас, быстро перебираясь с одного судна на другое, добраться до крайнего (дальнего от берега) баркаса. Чуть трескаем «за приехали» и судорожно начинаем разматывать удочки. Проходит совсем немного времени и первая плотвина на палубе. Первая в сезоне. Красота. Полавливать плотву и уклейку начинают все. Процесс пошёл.
А теперь подходим к основной теме повествования.
Баркас, с которого мы ловили, представлял собой абсолютно стандартную рыболовную посудину длинной около 15 м. Палубные надстройки служили нам удобным длинным обеденным столом и местом замеса прикормки и расположения насадки. Довольно широкая палуба, как обычно, была огорожена по периметру леерной цепью. На всём своём протяжении цепь только в одном месте не была натянута на стойки, а лежала, снятая с крюков, на палубе. Это была как бы открытая калитка шириной чуть больше полуметра. По непонятной причине все мы, видя этот потенциально опасный проём, и предупредив о нем, друг друга, почему-то про него тут же забыли, благо он располагался в самой носовой части баркаса, а там мы изначально ловить не собирались. Клёв был довольно активный, но в качество перерастал медленно из-за несовпадения наших снастей с данным способом ловли. Перенастраиваться, у кого было просто не из чего, а кому просто лень, да и время на это терять не хотелось, в то время когда у других клюёт. Глубина под нами была метра 4 или чуть больше. Ловили у дна, но, несмотря на это задалбывала уклейка, объедая насадку уже на полпути ко дну, а вовремя подсечь и вытянуть из воды удавалось в соотношении 1/15. Понятно, что азарт раззадоривал, и из всех мыслей оставалась только одна - поймать и поймать побольше. Во исполнение её мы стали перемещаться по палубе в разных направлениях, облавливая буквально каждый сантиметр вокруг баркаса. Если Вы прониклись этой ситуацией в полной мере, то можете представить её в реальной динамике. Сначала поворот к насадке, объединение её с крючком, разворот на 180 градусов с шагом к ограждению и одновременным забросом. Подсечка, разворот к насадке и всё по новой. Конвейер. Причём надёжное ограждение уже сидит в подсознании, и уже свободно на него рассчитываешь, позволяя себе даже иногда использовать его как опору. Ну и теперь нетрудно предугадать, что произошло дальше. Все далее происходящие события пронеслись с невероятной быстротой, но сейчас я могу восстановить их, что называется, поэтапно. Перемещаясь по палубе, отойдя подальше от ребят, насадив очередного опарыша, начинаю разворачиваться в сторону предполагаемого заброса. В самом начале этого манёвра чувствую под ногой посторонний предмет. Пытаюсь его перешагнуть, в результате наступаю на цепь (и это была именно та цепь, а вернее та её часть, которая, будучи наброшена на крюки обеспечивала бы абсолютную непрерывность всего ограждения). Цепные кольца, я вам скажу, достаточно ненадёжная и шаткая опора. Первый шаг назад с удивительной точностью подтвердил этот тезис. Ещё меньше успеха принёс второй шаг, по невероятной случайности пришедшийся снова на эту железную змеюгу. Осознание, мягко говоря, реальных перспектив развития ситуации приходит с третьим шагом. К этому времени я так и не сумел развернуться и поступательное движение в сторону, натянутой по периметру баркаса цепи, продолжало протекать, скажем, так, вперёд спиной. По моим беглым подсчётом оставалась возможность, оперевшись на ограждение, прекратить этот «брейк», но именно третий шаг был ужасен. Он пришёлся… в пустоту. Уже один только полёт в неизвестность вниз спиной с четырёхметровой высоты в ожидании соприкосновения с холодными заливскими водами, мог бы привести к серьёзным нарушением здоровья. Но это было только начало. Кто знает, может именно благодаря утреннему «за приехали» и дневному «за рыбалку», я не был парализован страхом с самого начала, что в итоге и позволило мне, как это не категорично, выжить.
Итак, мой полёт, подчиняясь фундаментальным законам физики, абсолютно законно закончился контактом с водной гладью. Ну и конечно я пошёл ко дну. Какая-то непонятная блокировка не позволила мне глотнуть воды. Вокруг происходящее было настолько нереально, что казалось, это происходит не со мной. Хорошо помню своё сожаление по поводу сапог, свалившихся на моё счастье, с ног в первые секунды купания. Помню смыкающуюся надо мной воду, постепенно размывающую испуганно-удивлённо-растерянные лица парней, оставшихся там, наверху. Помню пузырьки воздуха, дружной искрящейся стайкой убегающие к поверхности воды и вязаную шапку их догоняющую. Дальше началась борьба за выживание. Энергично заработав руками и ногами, выбираюсь на поверхность, всплыв как раз рядом с, мирно покачивающейся на волнах, моей телескопической удочкой. Дальше происходит необъяснимое. Первое что я сделал, это подплыл к комлевой части удилища и поднял его вверх парням. Страшно матерясь, ребята всё же подняли его на палубу, крича что-то про мою сообразительность и родственников. Что делать? Вплавь до ближайшего места, где можно было выйти на берег, мне не добраться однозначно. Завершив передачу удочки, я подплыл вплотную к баркасу в надежде за что-нибудь удержаться. Ватник, в первые секунды помогший мне всплыть за счёт воздуха в нём, стал стремительно намокать и превращаться из помощника в очень опасного врага. Быстро скинуть его не представляло никакой возможности, я судорожно искал хоть малейшую возможность за что-нибудь зацепиться, а ребята носились там наверху и искали способ моего спасения. На абсолютно гладкой, наваливающейся на меня под углом 45 градусов, покрытой льдом и мазутом, поверхности борта, не было решительно никакой опоры для моих окоченевших и разодранных в кровь пальцев. Я стал реально тонуть, о чём не своим голосом сообщил моим потенциальным спасателям. Да они и сами всё понимали, но как помочь? Что они пережили, мечась по палубе, представить, не берусь, главное, они нашли на одном из баркасов отрезок швартовочного пенькового каната и тут же бросили его мне. Казалось бы, всё, спасение пришло. Во время школьных уроков физкультуры я легко поднимался по канату до потолка на одних руках. Но разница оказалась несоизмеримой. Скрюченные, от мороза пальцы, отказывались повиноваться и скользили по канату, не зацепляясь. Вытащив себя из воды по пояс, я почувствовал, что дальше подняться вместе с намокшей, неимоверно тяжёлой одеждой, я не смогу, а помочь процессу ногами не получалось из-за недостаточной длинны каната. Я крикнул ребятам, чтобы они тащили меня вместе с тросом. Как только я поднялся над водой, руки не выдержали, и я бухнулся назад. Холодно. Страшно. Повторяю попытку. На этот раз вкладываю в свои руки всю волю. Отключаю все мысли. Только держать. Вот они неимоверно родные лица. Ещё немного. Лёха свесился с борта почти полностью, пытаясь схватить меня за руку. Вот, наконец, ему это удаётся. Сцепились. Юра с Саней держат канат и Лёху, Лёха держит меня. У всех силы на исходе. Я не понимаю, как это в фильмах гер и нормально вытаскивают друг друга за руку, крича при этом: «Только дай руку и всё». Теперь я с большой долей уверенности могу сказать, что болтающегося на твоей руке человека такого же примерно веса как ты сам, вытащить невозможно (имею в виду среднестатистических людей). Но это отступление, а тем временем я продолжаю висеть на Лёхиной руке и ни туда и ни сюда. Мы начинаем осознавать, что удержать ему меня не удастся. Эти глаза Лёхи я никогда не забуду. Отчаяние, вина, обида, столько там было всего. И хриплый голос: «Мне тебя не удержать». И мой ответ: «Тогда отпускай». Дальше опять полёт. Самый жуткий от понимания, что точно последний.
Опять сомкнувшаяся над головой ледяная вода, опять попытки всплыть, но теперь процесс всплытия очень проблематичен. Тону. Наконец я на поверхности. Дыхание перехватывает. Руки сводит, ноги не слушаются, перед глазами круги. На этот раз ребята опускают тот же канат, но другим концом (сразу бы так), на котором сплетена швартовочная петля. Это уже Юрка смекнул. Вплываю в петлю, обнимаю верёвку как любимую женщину и намертво, насколько это, возможно, сцепляю руки. Подъём сопровождается довольно болезненными ударами о борт судна. При ударах тело издаёт глухие чмокающие звуки. Вот уже кто-то за шиворот схватил, всё. Значит наверху. Прибежал сторож с первого баркаса, сказал, что у него пришвартована лодка с противоположной стороны. Но кто ж знал. А он вроде как извиняется. Все вместе полунесут, полуведут меня к нему на корабль. Перелезая с баркаса на баркас, боюсь смотреть вниз. Ребята понимающе страхуют.На территории дружественного корабля раздеваюсь, вернее, сваливаю с помощью спасителей с себя жидкое бельё. Залезаю на металлическую сетку над здоровенной электрической печкой, в полной прострации принимаю поздравления и 100 гр., оторванные от души гостеприимного сторожа. После долгого обсуждения происшедшего, парни отправляются ловить рыбку дальше, объясняя это тем, что мне надо просохнуть-согреться, а там рыба со всего залива пришла на мутинку поднятую мной со дна…
Неумолимо надвигается вечер, а с ним и необходимость отправляться домой. Что же делать с одеждой? Конечно, ничего толком не высохло, да и сапог нет. Надеваю полусырую одежду, но фуфайка ничуть не рассталась с финской водой. Получаю от сторожа щедрую замену в виде неимоверно промасленного ватника, блестящего от избытка не выводимых жидкостей. В довесок, стоптанные под 45 градусов, открытые всем ветрам, кирзачи. Видок…А что делать?
Благодарность сторожу и в дорогу.
Идти долго. В лесочке немного срезаем путь и идём через небольшое ещё замёрзшее болотце. Идём след в след. Я последний. Юрка говорит, чтобы я не отклонялся от тропы, а то, второй раз вытаскивать не будут. Накаркал.
Когда я провалился, то даже не пикнул. Так и стоял по пояс в гнилой жиже, вытирая с лица, вылетевшую из-подо льда при провале, рыжую грязь и с тоской смотря в след удаляющимся спинам. Общая усталость не позволила парням быстро среагировать на случившееся, и они ушли на достаточное расстояние. Спохватился только Юра. Вернулся, обматерил, поржал. Пошли дальше. Костёр решили не разводить. Не успеем на последнюю электричку. Вот и станция недалеко. Последний небольшой, но очень крутой песчаный подъём и цель близка. Но не тут то было. Видать кому-то в тот день было немыслимо хорошо, и, следуя закону сохранения и равновесия, мне в тот день было ещё не достаточно плохо. В общем, дойдя до вершины подъёма, я уже видел среди сосен гостеприимные огни станции и, облегчённо вздохнув, сделал ещё шаг…
Когда внизу подъёма я пытался стряхнуть налипший на болотную жижу, песок, собранный мной с этого живописного склона, я никак не мог понять, почему этот корень достался именно мне…Это был, я вам скажу, красивый полёт. Смеялись сильно. Но я не обижался. Под ноги смотреть надо.
В небольшом помещении станции было тепло и немноголюдно. Очевидно, я действительно выглядел неординарно. Дырявые стоптанные кирзачи с вылезающими из них пальцами ног, лоснящийся ватник, всё это мокрое, покрытое болотной жижей и песком. Всю картину завершает всклокоченная голова без головного убора с лицом как у раскрашенного десантника на спецзадании. Люди спокойные развлекались тем, что с улыбкой разглядывали меня, кассирша даже билеты перестала продавать, а на вопрос, где бы здесь водки купить, что-то невнятное промычала и исчезла в своём окошке. Больше мы её не видели. Народ брезгливый и со слабыми нервами дружно пошёл дышать воздухом, и мы комфортно расположились на освободившихся скамейках. Домой ребятам ехать было поздно, и мы отправились ко мне. На моей станции затарились, а одну приговорили на месте.
Когда жена открыла дверь, организовалась серьёзная пауза. Я стал даже опасаться, что мои полёты ещё не закончились. Обошлось. Передать всю гамму эмоций пролетевших со скоростью курьерского поезда на её мужественном лице, мне не подвластно. Предлагаю вам представить самостоятельно.
Раздевшись тут же на лестнице и, выкинув значительную часть гардероба в мусорный бак, я отправился в душ и долго балдел там, не смотря на наличие дорогих гостей, и, предоставив им возможность, поведать о наших приключениях, что называется из первых уст.
С тех пор 17 апреля отмечаю как второй День рождения. Спасибо большое ребятам!
p.s. И что интересно, последствий никаких. Даже насморка. Во как!
МИХАИЛ
17 апреля 2001 г.
или
17 апреля – второй день рождения.