Рыбацкие рассказы

        Этот рассказ не имеет отношения к известной статье УК, пользуясь которой истребляли миллионы сограждан даже чересчур лояльных зубодробительному коммунистическому режиму, уничтожались также и граждане повинные только в том, что жили в этой стране – просто по разнарядке.

        Словосочетание «пятьдесят восьмой» хорошо знакомо петербуржским любителям подледного лова. Бывало, только от Финбана уходила по этому адресу добрая дюжина переполненных пингвинами автобусов, бывали даже двухэтажные.

        Надо сказать, что подледники бывают разные. Например, один приятель, перепуганный врачами, на своей копейке ездил не дальше Комарово.

        На 58-м был сервис: охранялась стоянка автомобилей, были разбиты палатки, где ночевали или даже жили зимой. Здесь покупали свежую рыбу незадачливые рыболовы-любители для отчета перед семьей.

        Конечно, сервис не доходил до того, что было в Вистино, где по льду, изрыгая сизый дым, тарахтел синий «Беларусь» и катил за собой зеленую тракторную тележку от одной толпы рыболовов к другой. А с тележки задорно и весело орал продавец: «Водка! Пиво! Корюшка!» И где-то после полудня тележка мчалась со льда в поселок пустая.

        По существу, 58-ой – это берег, за которым к северу находится горловина Ермиловской бухты, а напротив посреди воды на облюбованном чайками маленьком островке Сярккялуото белеет маяк. Сразу за островком в проливе глубокий фарватер, по которому сейчас и зимой снуют танкеры, заправляемые с Малахита. За фарватером простирается Большой Березовый остров, к юго-восточной оконечности которого иной раз приходилось добираться в поисках корюшки, питающейся порой здесь в ямах глубиной более тридцати метров. Удочек на такую глубину у нормальных рыболовов не было, и приходилось подвязывать запасную леску, или вообще удлинять леску одной за счет другой удочки, что ополовинивало количество удочек. Все это происходило в те славные времена, когда естественный ледяной покров пролива не ломал черный ледокол для прохода черных танкеров, и никто не слыхивал о глобальном потеплении.

        Прекрасно рыбачат в этих местах и летом. Из города на Неве сюда приезжают дикари и живут в палатках и шалашах. Однажды сюда приехал натуральный финн из Финляндии со старыми тетрадями деда, рыбачившего в сих чудесных местах еще до войны. По записям предка он поставил снасти и вынул из них семь краснух уже ранним солнечным следующим утром. Наши отечественные браконьеры, которым красная рыба в километровые сети попадалась, дай Бог раз в месяц, опечалились и тут же сдали удачливого конкурента рыбинспекции. Финн заплатил штраф и больше на 58-м не появлялся.

        В тот апрельский день я встал на 10 минут раньше, чем должен был затрещать будильник, установленный на 5 часов. Обычно я не завтракал перед дорогой. Все было собрано вечером, подточены крючки и ножи ледобура. Оставалось положить из холодильника в пенопластовый ящик наживку, что бралась на всякий случай. – Почти всегда, выходя на лед, на малой глубине я отлавливал на мотыля двух-трех ершей или окуней, после чего уже с наисвежайшей наживкой двигался дальше в поисках корюшки.

        Закинув на левое плечо сложенный вдвое ледобур с примотанными к нему алюминиевыми лыжами для чемодана, а вслед за ним и легкий ящик со снастями, я вышел в темноту, освещенную ксеноновыми фонарями. Яркие звезды с темного небосвода вещали: «Сей день Солнце будет печь нещадно». Примерно через километр на перекрестке у одноэтажного белого кирпича совдеповского кафе я остановился в ожидании автобуса. Пробежало несколько легковух, затем мимо медленно пропылил мусоросборщик, а навстречу ему тоже медленно катился желтый цементовоз, из которого бегающие глаза ментов профессионально искали – кого бы подоить. Наконец, поворачивая, меня на секунду ослепил противотуманными оранжевыми фарами красный «Икарус». Открылась дверь, я поднялся по ступеням и поздоровался. На третьем ряду слева от прохода было свободное место, коим я и воспользовался.

        Автобус мимо Петропавловки шел к Финбану и, хоть запас времени еще был, Женька гнал свою колымагу.

        Он был родом из Гуцулии или из Галиции. Проходил срочную службу в городе Святого Апостола Петра и прирос здесь корнями. Еще до дембеля он отпраздновал рождение сына, а затем стал шофером не просто 1-го класса, а экстра-класса. Он вел «Икарус» по Приморскому шоссе обгоняя легковухи и автобусы, а его почти никто обогнать не мог. Бывало, перед отъездом для профилактики рыбаки мочились под колесо на площади вождя мирового пролетариата. Но, когда кто-либо в пути просил остановить автобус, дабы справить нужду, Женька, да и рыболовы советовали использовать бутылку или банку из-под пива. Женька ценил время рыбаков, в том числе и отъезжал в Санкт-Петербург точно в установленное время. На этом я однажды и попался. – Не то, чтобы я увлекся корюшкой и поздно отошел от лунок – я, сокращая путь, пошел по следу натоптанному «Буранами». Есть у меня в крови этакое желание делать что-то по-новому, идти новыми путями, хотя и прежнее не забывается и используется. Но буранная тропа ушла сначала помалу, а затем резко в сторону, и пришлось пару километров топтать наст впопыхах. Не успел я всего лишь метров сто и ухал домой другим автобусом.

        На этот же раз мы проехали известный всем поворот на 58-ой километр, по Приморскому шоссе спустились с горы и только тогда свернули налево. Здесь до льда - метров двести, зато автобус выезжал на трассу быстрее и без проблем.

        Пока я прицеплял лыжи к чемодану ко мне подошли двое, и один постарше и попредставительнее сказал:

        - Витя с Лехой сегодня не поехали. Передавали тебе привет. Может быть, мы пойдем сегодня вместе – мы двое – вместо них.

        - Может быть, - отозвался я, прицепляя последний крюк экспандеров.

        - Меня зовут Юра, а это Коля.

        Коля был щуплый поджарый и высокий под метр восемьдесят. Мне подумалось:

        - Вылитый Николай Угодник.

        И пришли на ум слова Саши Соколова: Пали сумерки, и снег пошел густой. Не бреши ты, сука драная, не лай. Мы направились к портному на постой, а с нами был тогда Угодник, Николай. У его ног стоял заводской жестяной покрытый шаровой краской ящик со складывающимися алюминиевыми лыжами. Юра же рассчитывал передвигаться на одной широкой голубой слаломной лыжей. К ней прикреплялась складная дюралевая рукоятка, и он мог ехать на лыжине, как на финках. Видавший виды зеленый рюкзак крепился на ручке агрегата.

        И у Вити и у Лехи имелись автомобили, но на рыбалку они предпочитали ездить на автобусе. Они несли тяжелую службу в МЧС и, я предположил:

        - Похоже, исходя из служебной этики, решили они на этот год завязать с подледным ловом – ведь еще в начале марта выход на лед власти запретили.

        И заклокотали в памяти слова В.Высоцкого:

        И крысы думали: "А чем не шутит черт?!"

        И тупо прыгали, спасаясь от картечи.

        А мы с фрегатом становились к борту борт.

        Еще не вечер, еще не вечер!

        Лед действительно таял с каждым днем, но прочного было еще много.

        Когда вышли на берег, Николай похвастался:

        - У меня есть наживка – на всех хватит.

        - Вот и ладненько, - сказал я. – Двигай вперед. Я же попытаюсь подцепить какого-нибудь ершика.

        - Да, - вмешался Юра, - Витя с Лехой предупреждали, что сначала поймаем наживку, а потом пойдем дальше.

        Он имел в виду мое место, найденное мною с месяц назад. Оно было отгорожено высокими торосами и не видно было даже в бинокль – что там делается. К укромному месту вела тропа в обход гряды торосов справа. Когда я впервые там оказался, минут пятнадцать осторожно перебирался через скользкие хаотичные нагромождения льда высотою до трех метров. Это место весьма понравилось Вите с Лехой, которые в прошлый выходной пришли на ледовую поляну с моей помощью и набили по чемодану корюшки. Сегодня они прислали себе замену.

        Пока мы отлавливали ершей, мимо прошли трое корюшатников из нашего автобуса и я услышал откровенную фразу:

        - Смотри за этим в белом козырьке – сядем ему на хвост.

        Говоривший имел ввиду меня. Если бы я был один, и было бы желание, я смог бы уйти от этой троицы, но в этот раз подумал:

        - Пусть и эти ребята кой-чего поймают.

        От берега до места лова ходьбы было минут сорок. Под резиной хрустел свежий ледок, местами лед был идеально скользкий, но мы шли без льдозацепов. Кучи пингвинов расположились главным образом слева. Они недобро взирали на проходящих отставших. Мало кто жаждал, чтоб его обрубал даже настоящий Николай Угодник. Но мы шли мимо, мы шли дальше. Троица хвостистов шла сзади стороной от нас метров на триста.

        Когда мы пробурили лунки и отоварились свежими огурцами, троица прошла через наши боевые порядки дальше, где было глубже метра на три-четыре. По всей видимости, им там понравилось.

        Подходило время сматывать удочки, и три корюшатника прошли мимо нас в сторону автобуса, ругаясь меж собой. Один из них искупался по самое горло. Но погода была теплая, вечернее солнце еще пригревало. Денек выдался жарким – я целый день тягал корюшку с семнадцатиметровой глубины, сняв куртку с меховым воротником, и одел ее только перед обратной дорогой.

        За час до отхода автобуса мы с Юрием смотали удочки и двинулись в обратный путь. Николай в азарте что-то еще долавливал, а затем догонял нас на длинных ногах вприпрыжку. Идти было легко, лед уже не скользил, как утром, - на поверхности под действием солнечного тепла образовалась тонкая кашица льда снега и воды, на которой оставались следы. Мы обошли гряду высоких торосов, и вдалеке зазеленела темная полоска.

        От высокой гряды торосов мы не отошли метров сто, когда Юрий спросил:

        - Что-то берег впереди однообразный. К какому месту мы идем?

        Он медленно скользил рядом со мной на красивой лыжине. Я отлично знал: куда следует направляться. И начал объяснять, вытянув вперед правую руку:

        - Вон видишь два ярко белых, еще не растаявших, тороса?

        Я не успел договорить, что нужно идти чуть левее их. – Подо мной провалился лед, и я рухнул в пучину. Юра со своей лыжей сдал чуть назад. А я, будучи в воде по грудь, ребром ладони правой вытянутой руки рубанул перед собой по льду – он раскрошился. Я рубанул левой рукой – та же история.

        - Где-то же будет твердый лед, - думал я и колотил впереди себя, пройдя таким образом в воде метра два.

        Юрий и подошедший Николай стояли в оцепенении. Я кинулся колотить лед слева и двинулся назад по левому краю. Тут я наткнулся на бугорок льда сантиметров на 10 выступающий надо основным льдом.

        - Хорошо, что нашлось твердое место, - размышлял я, держась обоими руками за бугорок, и вспомнил, что лучше из полыньи выбираться на спине. Я решил, что пару секунд передохну и развернусь.

        Но тут раздался голос Юрия:

        - Подожди! У меня есть веревка!

        Он какое-то время разматывал клубок, затем кинул конец мне, но неудачно. – Веревка не долетела и была в стороне. Повторный заброс – и веревка у меня под рукой. Я трижды обернул розовый капроновый шнур вокруг ладони, и Юрий медленно потихоньку вытащил меня из майны, в которой остался плавать накрошенный мною лед.

        Только теперь я обратил внимание на то, что лыжи чемодана стоят на самом краю полыньи, а веревка от них перекинута через левое плечо и грудь. – Ведь еще немного и чемодан оказался бы в воде, и неизвестно остался бы он на плаву, или, хотя и пенопластовый, пошел бы с грузом на дно, увлекая меня за собой. Однако размышлять об этом было некогда: я снял с себя веревку и осторожно попытался развернуть лыжи чемодана. Одна лыжина зависла больше, чем наполовину, над водой, а сам чемодан наклонился в сторону майны.

        - Да, брось ты его, - запальчиво крикнул со стороны Николай.

        Я все же вывернул сани как надо и резким рывком вытащил сундук на лед рядом с собой. Затем я заметил, что в майне среди черной воды и серого ледяного крошева плавает бахил от хим-дым комплекта. Я глянул на свои ноги – левая нога была не в резине. – При моем барахтанье, он слетел с ноги, но не утонул за счет воздуха, находящегося внутри. Раскрытым ледобуром я выловил пропажу. Поскольку путь теперь предстоял неизвестный, а время ограничено, я лишь вылил воду из быхила, свернул его в рулон и подсунул под экспандеры, крепящие в моей конструкции лыжи к чемодану и придерживающие груз на крышке чемодана: ледобур, удочки или еще что-либо.

        Юрий предложил идти по следу вперед ушедшей троицы, Николай его поддержал, а я присоединился к большинству.

        Три корюшатника продвигались по кругу в обход им понятных опасных мест. Мы шли по следам, оставленным полозьями их саней, и увидели свежую полынью: кто-то из подледников проверял здесь глубину.

        У автобуса я спросил одного из троицы:

        - У вас двое искупались?

        Он отрицательно покачал головой и ответил:

        - Один, но два раза. Мы смекнули, что купальщику следует идти первым – ему-то все равно – он уже мокрый от первого купания.

        Я нашел Женьку и спросил:

        - У тебя есть газеты?

        - Зачем тебе, на?

        - Почитать, - ответил я.

        - Да, пошел ты, - сказал Женька.

        Сидя на чемодане, я снял второй бахил, вылил из него воду, свернул трубкой и оба бахила положил в чемодан. Затем я снял сапог с левой ноги и перевернутым положил на снег, чтобы изнутри стекала вода. Когда я отжимал носки, ко мне подошел Женька:

        - Что же ты сразу не сказал, для чего тебе газеты?

        Он принес штук пять газет. Одной я протирал сапог внутри, другую обмотал вокруг ноги портянкой. Надел на газету отжатый шерстяной носок и воткнул ногу в сапог. Аналогично поступил и с правой ногой.

        Как только закончились мои манипуляции, прозвучала команда:

        - По местам.

        Чемодан и ледобур с лыжами я поставил в багажник «Икаруса» и уселся на свое место. По ходу Женька поднатопил автобус, и мне мокрому ехать было тепло и уютно под песни Русского Шансона:

        И пусть говорят - да, пусть говорят!

        Но нет - никто не гибнет зря,

        Так - лучше, чем от водки и от простуд.

        Другие придут, сменив уют

        На риск и непомерный труд, -

        Пройдут тобой не пройденный маршрут.

        С одежды вода стекала в сапоги, и они опять начали хлюпать. При моем выходе из автобуса Женька спросил:

        - Завтра поедешь?

        - Не знаю, - сказал я.

        Но утром без десяти пять я был на ногах. Поскольку куртка с меховым воротником и ватные штаны с лямками, защищающие поясницу от радикулита были еще влажными, я оделся полегче.

        У кафе меня вновь встретила открытая дверь.

        - Ну, все-таки решился, на?

        - Вот газет принес тебе, вместо использованных.

        - Стоило ли ехать ради этого? Брось за заднее сиденье к окну – может, кому еще пригодятся, на.

        Впереди все места были заняты, и я сел на седьмом ряду. Мы еще не выехали из города, а один бывалый рыбак закричал:

        - Женька, что это все сиденье мокрое.

        Широко улыбаясь в зеркало заднего вида, водила прокричал в микрофон на весь автобус:

        - Так это ж мой теска вчера купался, на, и намочил сиденье, можешь с ним поменяться.

        - Да, ладно, - буркнул в ответ мужик в толстых ватных штанах и брезентовом плаще.

        Ерши поймались, и только тогда я понял, что пойду на роковое место. Вчерашних напарников не было, да, я и не хотел никого брать в это гиблое место.

        Шли сорок утренников – ночью подмораживало, а днем отпускало. Поэтому утренний путь не оказался сложным.

        Очевидец рассказывал, как у мыса Серой Лошади хорошо наловили днем, а вечером не могли выбраться через подтаявший лед. И они ждали ночного заморозка. Когда чуть подморозило, они по-пластунски через узкий перешеек выползли из природной западни.

        Я пробирался к своей вчерашней купальне по невысокой гряде торосов, изрядно подтаявших сверху и служивших более твердой опорой, чем обычный лед. Сани с чемоданом я вел за веревку левой рукой сбоку по чистому льду, а в правой - держал раскрытый ледобур, который в случае провала под лед смог бы послужить опорой для выкарабкивания из полыньи.

        Вспомнились финны – они в подобных скользких ситуациях прихватывают на рыбалку два коротких прочных ножа. В случае провал ножи втыкаются в лед, и провалившийся подтягиваясь к ним, самостоятельно выбирается из майны.

        До места чудесного спасения я добрался достаточно быстро и без особых приключений. Я стоял на гряде торосов и смотрел на покрытую тонким ледком майну, которая находилась от меня всего в тридцати метрах. Она располагалась на какой-то более светлой полосе льда, тянувшейся параллельно берегу. Дальше на этой полосе виднелись елки метров через сто одна за другой, установленные профессиональными рыбаками. Я ходил прежде между этих елок, но не подходил к ним близко, предполагая, что там стоят сети. Сейчас же я подумал, что елки показывают подводную банку в виде хребта, вдоль которого течение сильнее, и лед, размываемый более интенсивными струями воды, снизу тоньше и меньшей прочности. – Вот когда я понял: что же тянуло меня к этому месту. – Я пытался найти ответ: почему я провалился на ровном месте, по какому ходил много раз и какое не вызывало опасения.

        На ледовой поляне в гордом одиночестве я повторил вчерашний улов, но в обратный путь двинулся на полчаса раньше и веревку от саней чемодана держал всю дорогу на согнутом локте или в кулаке.

        Гряда торосов, представлявшаяся незыблемой твердыней утром, преобразилась и кое-где рядом с обычной зияла черная манящая вода. Один раз санки с чемоданом стали юзом сползать в такую прорву, но я вовремя подтащил их к гряде, перенес мимо опасного места и вновь поставил на чистый лед рядом с торосовой грядой.

        Спасительная гряда торосов закончилась, и я вышел на ровный лед, разделяемый на поляны остатками малых торосов или тоном и цветом покрова.

        Примерно в километре от берега посреди светлой поляны я увидел свежую майну, а от нее след длинной метров десять, показывающий, как приятели тащили своего друга купальщика. Обойдя купальню стороной, я пошел по следам, идущим к берегу.

        Я видел еще несколько мест, где купались подледники.

        У автобуса, возможно, потому, что я пришел раньше многих и уверенный, что я поймал хорошо, Женька спросил:

        - Хорошая ли у тебя рыба?

        - Мелкой нет, - ответил я.

        - Нужно два килограмма, на, для диспетчера. Почем ты продаешь?

        - Давай пакет. Диспетчеру два килограмма подарю.

        - Она бесплатно не возьмет, на, - сказал он и протянул пакет.

        - Это подарок, - сказал я и добавил, - к восьмому марта.

        - Давненько прошел женский день, на.

        - Ну, а подарок сейчас с опозданием.

        Корюшки я отсыпал на взгляд больше запрашиваемого.

        - Возьми деньги, на, - просил Женька.

        - Знаешь, Женя, это последняя поездка моя сюда. Через неделю лед будет совсем, извиняюсь, хреновым. Надо будет ехать в Зеленогорск, где еще метровый лед.

        - Я согласен везти куда угодно, - заулыбался Женька

        Все в нашем автобусе выбрались с гнилого льда благополучно, и мы отправились в обратный путь. Но проехав всего километров семь, «Икарус» остановился, и в переднюю дверь автобуса вошел рыбак – парень лет до двадцати пяти. Все бы ничего, но у пацана не было ни ящика, ни шнека, и стоял он на резиновом полу автобуса в серых вязаных носках. Он объяснил, что тяжелые сапоги сбросил в воде, так как с ними никак не мог выбраться из майны на лед. Женька из-под заднего сиденья достал старые кирзачи, а парень вместо портянок обмотал ноги моими газетами. Носки он отжал и сунул в карман мокрой куртки. Он так и добирался до дому. Позже Женька говорил, что парень вернул ему сапоги, да еще дал пару в придачу на случай подобного ЧП.

        По шансону звучала «Надежда» с кавказским акцентом:

        Светит незнакомая звезда,

        Снова мы оторваны от дома,

        Снова между нами – есть вода,

        Взлетные огни аэродромов.

        И память воскресила происшествие, когда оторвало льдину более чем с тридцатью автомобилями. Многие помнят, как катера со льдины отправляли рыбаков в Приморск. А льдина через день причалила к основному береговому льду, и машины выехали со льда своим ходом, правда не все.

        Однажды в 3-х километрах от берега на 58-м среди льда да торосов я встретил доброго знакомого, которого не видел пять лет.

        Пятьдесят восьмой – это сказка.